За последние восемь лет, с момента вступления в силу «закона Димы Яковлева» (прозванного в народе законом подлецов), запретившего усыновление российских детей американцами, а также других ограничений для зарубежных родителей, иностранное усыновление сократилось в 10 раз, показало исследование «Важных историй». В первую очередь это сказалось на детях с инвалидностью: иностранцы охотнее усыновляли таких детей, чем россияне, но после принятия «закона подлецов» сироты с инвалидностью стали реже попадать в семьи. «Важные истории» исследовали официальные данные об усыновлениях, поговорили с руководством детдомов и семьями, забравшими оттуда детей, и узнали:
Министерство просвещения публикует отдельно статистику по воспитанникам сиротских учреждений с ограниченными возможностями здоровья (ОВЗ) и отдельно — с инвалидностью. Несмотря на то что возможности здоровья всех детей с инвалидностью ограниченны, для статистики это две разные категории. Если ребенок с серьезными заболеваниями получает статус инвалида (I, II или III группы), он входит в категорию детей с инвалидностью и перестает причисляться к категории детей с ОВЗ. Если же ребенок не получил этот статус, его причисляют к детям с ОВЗ. Поэтому в исследовании мы отдельно показываем как долю воспитанников с ОВЗ, так и с инвалидностью. Под воспитанниками сиротских учреждений в исследовании имеются в виду не только дети-сироты, но и дети, которых родители поместили в такие учреждения временно.
В январе 2020-го Виктория Силантьева из Нижневартовска усыновила шестилетнего слепоглухого мальчика Максима. После нескольких месяцев жизни в семье Максим пошел на поправку. «Он ходит, реагирует на свет, улыбается, слышит стук ложки о тарелку — и сразу бежит, даже звать не надо. Дома он научился плакать — раньше у него не текли слезы», — рассказывает Виктория. 
Виктория Силантьева с семьей. Фото из личного архива
«Когда мы [с мужем] пришли знакомиться с Максимом в детский дом инвалидов, мы были готовы забрать его здесь и сейчас. У нас не было иллюзий, мы знали, куда и к кому мы едем, знали, что там «неподарочные» дети, как у нас говорят, — вспоминает она. — Его вынесли на руках, голова висит, он весь скукоженный, как маленький старичок. Пускал слюни и даже храпел на руках».
Таких «неподарочных» детей с ограниченными возможностями здоровья в российских сиротских учреждениях большинство — 52%.
К 2019 году их доля выросла на 12% по сравнению с 2012-м, когда еще не вступил в силу «закон подлецов» и другие ограничения для иностранных усыновителей. «Закон подлецов», или «закон Димы Яковлева», принятый в декабре 2012 года, запретил гражданам США усыновлять детей из России. Его разработали в ответ на американские санкции против российских чиновников, причастных к гибели в СИЗО юриста Сергея Магнитского и хищению миллиардов рублей из бюджета. Кроме того, в 2013 году российские власти запретили усыновлять детей из России иностранным однополым семьям, а в 2014-м — и тем, кто не состоит в браке, но живет в странах, где однополые союзы разрешены (в связи с тем, что в будущем усыновитель может вступить в однополый брак или ребенок может быть переусыновлен другой однополой семьей).
Доля детей с инвалидностью в государственных учреждениях с 2012 года выросла почти в два раза: с 12 до 21%. (статистика разделяет детей с инвалидностью и детей с ограниченными возможностями, подробнее см. «Как мы считали». — Ред.) Это происходит даже несмотря на то, что число воспитанников детских учреждений каждый год сокращается, а доля всех детей с инвалидностью в России из года в год остается на уровне 2%.
«Сейчас развивается семейное устройство, и забирают здоровых детей, это такой жесткий естественный отбор, остаются дети тяжелые», — говорит Наиля Новожилова, руководитель фонда «Арифметика добра», помогающего детям-сиротам и приемным семьям.
В первые годы действия «закона подлецов» численность детей с инвалидностью в государственных учреждениях стала сокращаться, свидетельствуют данные Минпросвещения. Но уже через три года показатель снова стал расти: если в 2016 году в детских домах было 6802 ребенка с инвалидностью, то в 2019-м — уже 7355. Вместо сокращения числа сирот с инвалидностью властям удалось добиться «успеха» по другому показателю. Сейчас в зарубежные страны уезжает в семь раз меньше детей с инвалидностью, чем восемь лет назад. Хотя именно иностранцы охотнее принимали таких детей в свои семьи.
В каждом втором детском доме России больше половины воспитанников — с ограниченными возможностями здоровья. Есть даже регионы, где каждый ребенок в детском доме имеет проблемы со здоровьем: это Воронежская и Курганская области.
В пяти российских регионах — Адыгее, Краснодарском крае, Сахалинской и Липецких областях, а также в Карачаево-Черкесии — более чем у половины воспитанников есть инвалидность. Там в последние годы полностью остановилось международное усыновление. (Анализировать данные можно только с 2014 года, так как Минпросвещения не публикует более старые отчеты по регионам. Это значит, что международное усыновление из этих регионов могло остановиться и раньше).
Самая большая доля воспитанников с инвалидностью (75%) — в Адыгее. В 2019 году в этом регионе взяли в семьи 154 ребенка. Только трое из них были с инвалидностью.
Кроме того, за последние шесть лет ни один ребенок из Адыгеи не уехал к иностранным усыновителям — это касается и полностью здоровых детей.
Сколько детей уезжало из Адыгеи за рубеж до принятия «закона подлецов», государство умалчивает, но данные об усыновлениях в этом регионе с 1996 по 2000 год сохранились в научных работах. За эти пять лет иностранцы забрали 72 ребенка: 70 уехали в США, двое — в Италию. Все дети имели проблемы со здоровьем, некоторые — тяжелую инвалидность (например, отсутствие конечностей).
На протяжении последних трех лет дети не уезжают в иностранные семьи и из других регионов с самыми высокими показателями по инвалидности среди воспитанников детских домов.
В этих регионах реже, чем в среднем по стране, усыновляют детей с инвалидностью и сами россияне. Например, в 2019 году в Сахалинской области среди всех взятых домой детей только 1% — с инвалидностью. «На учете в региональном банке не состоят кандидаты, готовые взять на воспитание детей с глубокой умственной отсталостью и способные заботиться о таких детях», — пояснили «Важным историям» в министерстве образования Сахалинской области. Всего там 213 детей с инвалидностью, глубокая умственная отсталость — у 188 из них, рассказали в ведомстве. Отсутствие иностранных усыновлений министерство связывает с «удаленностью региона и сложной транспортной доступностью».
Эта ситуация не уникальна. Как минимум с 2014 года 29 российских регионов полностью отказались от международного усыновления. В 2019 году таких регионов стало уже 55. В большинстве из них доля воспитанников с инвалидностью превышает уровень по России в целом.
«Детей не отдают в иностранные семьи «на всякий случай» — даже если этого не запрещает закон. Причиной вполне может быть решение о полном отказе от иностранного усыновления, принятое в конкретном субъекте», — говорит Яна Леонова, директор благотворительного фонда «Измени одну жизнь», помогающего детям-сиротам найти семьи. Она поясняет, что это негласное решение. Его принимают, чтобы избежать скандалов, связанных с иностранным усыновлением.
В одном из таких регионов — Краснодарском крае — органы опеки подчиняются местному министерству труда и социального развития. На запрос «Важных историй» представители ведомства ответили, что вопрос передачи детей иностранцам «не представляет актуальности», потому что «в регионе ведется активная работа по устройству детей в российские семьи, и прежде всего в семьи жителей Кубани». По их данным, последнее иностранное усыновление в Краснодарском крае случилось в 2012 году, а с 2016-го на его территории не действуют иностранные организации по содействию в усыновлении детей. Также в министерстве отметили, что «кандидаты, как правило, желают принять в семью детей, не имеющих физических и психических отклонений».
В профильных ведомствах (в разных субъектах Российской Федерации органы опеки подчиняются разным министерствам: где-то, как в Краснодарском крае, это министерство труда и социального развития, где-то — министерство образования. — Ред.) Адыгеи, Липецкой области и Карачаево-Черкесии «Важным историям» не ответили, действует ли у них негласный запрет на иностранное усыновление и чем обусловлено большое количество детей с инвалидностью среди воспитанников детских домов в этих регионах.
В то же время иностранные усыновители с большей вероятностью примут в семью ребенка с инвалидностью, чем российские кандидаты, свидетельствуют данные Минпросвещения. В 2019 году 10% всех усыновленных иностранцами детей из России имели инвалидность; среди детей-сирот, принятых в российские семьи, инвалидность всего у 3%.
«Иностранцам легче, у них это даже ментально проще устроено. Я знаю иностранную семью, которая живет в России и взяла девочку с тяжелой инвалидностью с мыслями: «Ну безногая, ну безрукая, ну ничего», — рассказывает руководитель фонда «Арифметика добра» Наиля Новожилова.
Для 9% российских семей заболевания и инвалидность — главная причина, по которой детей помещают в сиротские учреждения.
В США, например, эта доля составляет 2% (там вместо детских домов детей селят в фостерные семьи, где за ними ухаживают, пока их не заберут родители или не усыновит новая семья. — Ред.).
Всего 2% потенциальных иностранных усыновителей, которые хотели, но не смогли взять сироту из России в 2019 году, указали, что хотели бы усыновить только здорового ребенка. Россияне такое условие выбирали в 53% случаев.
«Российские усыновители далеко не всегда готовы столкнуться с нашей системой здравоохранения, трудностями с образованием для таких детей, сложностями их трудоустройства в дальнейшем, — считает директор фонда «Измени одну жизнь» Яна Леонова. — Невозможность отдать ребенка в детский сад или школу, которые владеют всем необходимым для содержания и ухода, отсутствие доступных возможностей для реабилитации вынуждают многие семьи отдавать детей в систему государственных организаций. В западных странах шансы на успешную реабилитацию часто бывают выше в силу разных причин, и детей действительно удается «выхаживать» при сложных диагнозах».
Несмотря на эти трудности, российские родители принимают в семьи детей со сложными диагнозами, уверена Яна Леонова. Истории семей, с которыми поговорили «Важные истории», показывают, что желание и готовность россиян взять таких детей в семьи часто сталкивается с еще одной серьезной преградой — противодействием государственной системы.
«Лежит на спине или полусидя в кресле. Удерживает игрушку, вложенную в руку. Ест с ложки полугустую пищу, пьет жидкость из бутылочки», — так пятилетнего Максима описывали на сайте федерального банка данных, вспоминает Виктория Силантьева. Такие тексты, по ее мнению, пишут для того, чтобы у потенциального родителя не возникло желания взять ребенка в семью. Ей повезло увидеть еще и видеоанкету Максима, снятую фондом «Измени одну жизнь». На видео ее поразило, сколько «жажды к жизни было в мальчике», и она решила: надо ехать.
Но когда она приехала забирать Максима в семью, руководство детского дома пыталось ее отговорить. «Говорили: «зачем вам больной ребенок?», подозревали, что мы позарились на большие деньги, которые будут платить [за инвалидность Максима]», — рассказывает Виктория. Так же встретили ее и в органах опеки города Балахна Нижегородской области, которым подчиняется детский дом Максима: «Мне так и сказали: мы вам [заключение] не дадим, будет отказ». После того как суд всё же разрешил Виктории усыновить Максима, по ее словам, специалист опеки призналась: «Вы поймите, у меня указ свыше был дан, я не могу пойти против».
«Если была команда [от Министерства образования] не отдавать, они ей следуют, — предполагает Виктория. — Не хотят отдавать детей, чтобы не терять деньги. Дети с инвалидностью — это повышенное финансирование, которое должно оставаться в системе. Тратится ли оно по назначению, никто не узнает. Макс — инвалид с рождения, лежит, ничего никому не расскажет, не может ни пожаловаться, ни ответить. Ему дают нейролептик, он превращается в овощ: покормили, поддержали жизнь, а дальше — психоневрологический интернат (куда перемещают недееспособных детей из сиротских учреждений по достижении 18 лет. — Ред.)». Ни в Минпросвещения России, ни в минобре Нижегородской области не ответили на запросы «Важных историй».
Семья Силантьевых на уход за ребенком получает от государства 37 тысяч рублей в месяц. Виктория рассказывает, что этих средств хватает, пока не начнется полный курс лечения и реабилитации Максима. Но затем понадобится наблюдение у большего количества специалистов. Откладывать деньги на будущие траты не получается: только одна банка специализированного детского питания стоит две тысячи рублей, а в месяц нужно несколько таких банок. Несмотря на трудности, Виктория счастлива, что ей удалось забрать Максима. Она говорит, что всё время видит в интернете траурные посты о сиротах с инвалидностью в детских домах: «Очень много детей [оттуда] уходит — не домой, а вот так».
«Инвалидность — это скорее социальный статус, чем диагноз. Статус, дающий деньги. В некоторых регионах могут завышать данные по инвалидности, чтобы привлечь повышенное финансирование от государства. Но в других регионах, где доля детей с ОВЗ ниже, могут и занижать данные из-за низкой квалификации медперсонала, который ставит диагнозы детям», — говорит врач-невролог и психиатр Григорий Кузьмич (он как сотрудник благотворительного фонда «Дорога жизни» наблюдает воспитанников интернатов). Он советует до усыновления добиваться у органов опеки возможности показать ребенка независимому врачу, чтобы адекватно оценить реальное состояние его здоровья.
«Ушедшие из учреждения дети — это ушедшее финансирование. В моей практике был один случай, когда социальный педагог говорила: «Мы бы их давно уже отдали, но директор же боится, что денежки не придут», — рассказывает Наиля Новожилова из фонда «Арифметика добра».
«Гипердиагностика (медицинское заключение о наличии болезней, которые на самом деле отсутствуют или не могут причинить вред жизни пациента. — Ред.) вполне может влиять на финансовое положение сотрудников детского учреждения — уход за детьми с инвалидностью выше оплачивается», — соглашается Яна Леонова из фонда «Измени одну жизнь».
Фатима Бероева из Москвы работала воспитателем в Свято-Софийском социальном доме для детей с тяжелыми нарушениями развития. Там она и познакомилась со своим первым приемным ребенком Гором с диагнозом spina bifida — «расщепление позвоночника». Женщина вспоминает, что как только она увидела тогда девятилетнего Гора (сейчас ему 14) с его «ярким характером, заточенным в рамки сиротского учреждения, в котором жизнь похожа на жизнь в тюрьме», сразу поняла, что ему там не место. «Уже тогда Гор был умным, живым, любопытным, постоянно болтал с людьми. Но за всем этим било в глаза, какой он напуганный и травмированный. Меня не очень волновала его инвалидная коляска, не это же определяет человека», — говорит Фатима. 
Гор. Фото: Ксения Плотникова
«Врач, которую волонтеры позвали в [предыдущий] интернат, где жил Гор, осматривала детей и вела блокнотик. Напротив имени Гора написала: «Ему нужна операция за границей и семья». Потом она мне сказала: «Я так плакала, я понимала, что ничего это не сбудется и он просто там умрет», — вспоминает приемная мать Гора. — Но он выжил, его прооперировали в Лондоне два раза, теперь он в нашей семье. Гора-то я в любом случае забрала бы, сколько бы мне ужасов ни рассказывали. Я думала: ну умрет, но пусть дома умрет — это же лучше, чем в детском доме».
Сейчас Фатима думает, что была слишком наивна пять лет назад, когда собирала документы для усыновления Гора. Тогда она верила, что в органах опеки работают замечательные люди, которые будут ей помогать. Вышло иначе: «Я прихожу [в опеку], там сидят две тетки уставшие и говорят: «Ну что вы, какого инвалида? У нас тут было совещание с Петросяном (Владимир Петросян в то время — руководитель Департамента труда и социальной защиты населения города Москвы. —Ред.), он сказал, что все инвалиды должны в учреждениях жить, там за ними хороший уход. А что вы в 18 будете делать, в интернат его сдадите? Сейчас знаете как департамент следит за возвратами? Каждый возврат ложится на стол к замминистра, а с нами разбираться будут, нас премии лишат». И попробуй им докажи, что ты никого возвращать не собираешься».
«Ребенка в этой истории вообще нигде нет, он просто отсутствует, — считает Бероева. — Есть департамент соцзащиты, есть органы опеки, которые боятся, и есть приемные родители, которые что-то от них хотят и жить им мешают. Государство может решать проблемы так — не давать детей».
Она рассказывает, что для принятия решения детский дом созвал специальную комиссию, в которой были врачи, сотрудник полиции по делам несовершеннолетних и даже депутат (их имена неизвестны, так как на заседании Фатиме никто не представился). Все они стали отговаривать и пугать кандидатку в приемные матери. Ей говорили: «С этими детьми невозможно жить, через полгода вас будет тошнить от его запаха». Предлагали оставить Гора в детском доме и забирать на выходные: «Он все равно не поймет разницы между детским домом и вашим домом, он же умственно отсталый». У депутата был единственный вопрос: «На какие деньги вы собираетесь его лечить?» «Они заподозрили меня в том, что я хочу подзаработать», — вспоминает Фатима.
«У нас комиссия собирается каждый раз, когда человек передается в семью, — рассказывает Светлана Бабинцева, руководитель Свято-Софийского социального дома, где жил Гор. — Это люди, которых выискивает орган опеки. Там всегда встречается какой-то человек со своеобразным мнением о людях с особенностями здоровья».
Светлана вспоминает комиссию, которая рассматривала возможность передачи Гора в семью Бероевой, так: «Да, там была эмоциональная женщина в возрасте, кандидат психологических наук, и понятно, что в то время, когда она получала образование, по поводу людей с особенностями развития существовало не то представление, которое есть сейчас».
Бабинцева отмечает, что «ресурсность Фатимы как приемного родителя» вызывала у комиссии сомнения:
«Те, кто в первый раз берет ребенка, приходят с понятным порывом — «я хочу изменить чью-то жизнь к лучшему».
И любой вопрос про их возможности их очень травмирует: «Я вот хочу спасать, а вы меня спрашиваете, на какие деньги я это делать буду».
«Когда я пришла в опеку за заключением на второго ребенка, первое, что мне сказали: «Мы вас узнали, как вы поправились!» Я им ответила: «Я очень хорошо живу, потому что получаю очень много денег от государства», — шутит Фатима. Сумма всех выплат на Гора сейчас составляет 80 тысяч рублей в месяц. «Но мы-то гораздо больше тратим, — говорит Бероева. — Инвалидная коляска стоит 300 тысяч рублей. А еще катетеры, такси, репетиторы, потому что после жизни в интернате он не может учиться в обычной школе. Ничего этого государство не дает.
Сейчас стали выдавать в принципе меньше заключений [на принятие ребенка]. Думаю, что идет какой-то большой указ сверху от департамента [труда и соцзащиты Москвы]. Когда запретили иностранное усыновление, они сказали: «Мы раздадим своим». Сделали большие выплаты, детей стали много брать. Это стало проблемой, потому что наше государство не хочет платить [приемным родителям]. Если ребенок живет в интернате, на него выделяются большие суммы, и они остаются в системе, как-то курсируют. Но никакая комиссия никого не будет судить за то, что ребенка не лечат или не учат», — считает Фатима. Департамент труда и социальной защиты населения города Москвы не ответил на запрос «Важных историй». 
Фатима с детьми. Фото: Ксения Плотникова
В этом году Бероева взяла в семью еще одного ребенка — пятилетнего Диму с тем же диагнозом — spina bifida. «Когда я пришла в опеку получать заключение на Диму, Гор тоже приехал писать согласие (по закону все члены семьи старше 10 лет, проживающие с будущим приемным родителем, должны согласиться на принятие нового ребенка. — Ред.). И у них было такое сильное изумление: «Какой у вас мальчик [стал]!» Это люди, которые стояли стеной со словами «не надо забирать инвалидов», — рассказывает она.
Фатима Бероева говорит, что ей пришлось столкнуться с противодействием не только органов опеки, но и администрации учреждения, где жил Гор, — первого в России частного детского дома. Свято-Софийский социальный дом для детей с инвалидностью — один из проектов православной службы помощи «Милосердие». Его часто хвалят в СМИ: например, в 2015 году, когда он только открылся, «Медуза» писала: «Совершенно точно, что в психоневрологический интернат по достижении 18 лет отсюда никого не отдадут».
«Они действительно заботятся о детях, у них огромные деньги, лучшие специалисты. Но они не понимают, что ребенку нужна семья, и играют в адскую игру «мы твой дом, мы твоя семья». Гор был первым ребенком, которого оттуда забрали. У директрисы был удар. Это какая-то шекспировская драма: она жизнь положила на этих детей, а тут приходит девица и говорит: «Плохо ребенку, ребенку надо жить в семье», — рассказывает Фатима.
По ее словам, детей из этого детского дома не отдают без благословения руководителя службы «Милосердие» епископа Пантелеимона, викария (то есть «заместителя») патриарха Кирилла. А если отдают, то только в православные, воцерковленные семьи: «Юридически это никак не оформить, но есть много окольных путей: надавить на опеку, на кандидата. Это православный детский дом, туда патриарх приезжал, не может опека против пойти, у него [епископа] большие связи в департаменте [соцзащиты Москвы]». Сам епископ Пантелеимон не ответил на запрос «Важных историй».
По словам Фатимы, руководительница детского дома говорила: «Как скажет владыка, так я и сделаю». Епископ же сказал: «Ничего не делай». «Помимо вмешательства благотворительных фондов, мне помогло то, что они просто испугались шумихи. Они очень этого [покровительства] стесняются, нигде не афишируют, так как это детский дом, который живет на пожертвования», — говорит Бероева.
«Я действительно делаю то, что говорит владыка, потому что, во-первых, он мой духовник, наставник, — отвечает Светлана Бабинцева. — Но что бы я там ни говорила, руководитель организации для детей-сирот не может повлиять на передачу ребенка в семью. Предположим, звонит епископ и говорит: «Вы Гора Фатиме не передавайте». Тогда эти люди [из органов опеки и администрации детского дома] должны придумать что-то такое невообразимое в рамках законодательства, чтобы этого не случилось. Но если этого невообразимого в природе не существует, то и сделать ничего нельзя».
По словам руководителя Свято-Софийского социального дома,
за пять лет существования учреждения в семьи отдали всего пятерых детей, однако для учреждения на 23 воспитанника это целых 20%.
«Уверена, что из этих пяти семей больше половины назовут процесс передачи детей не самым простым», — говорит она.
«Я как человек верующий привыкла, что чудеса случаются. Когда ты понимаешь, что все против того, чтобы получилось, а оно получается, — это чудо, — добавляет Бабинцева. — Хорошо, когда факты, показывающие, что есть большой риск, что семьи не будет, все-таки потом разрушаются чудесным образом — и семья есть, и в семье пополнение. Каким-то образом Фатима справляется, и дай бог, чтобы ей и дальше хватило сил на это, потому что она делает прекрасное дело, а ее душевные качества не вызывают сомнений».
О похожей истории в 2016 году писала «Новая газета». Тогда девочку с синдромом Дауна из Елизаветинского детского дома при Марфо-Мариинской обители (тоже входит в структуру службы «Милосердие») не отдавали в семью москвички Анны Цупровой. По словам Цупровой, на собеседовании ее расспрашивали о вере в Бога, а перед знакомством с девочкой Анну и ее семью попросили получить благословение епископа Пантелеимона.
https://novayagazeta.ru/articles/2020/11/12/87927-nepodarochnye-deti?utm_source=fb&utm_medium=novaya&utm_campaign=za-poslednie-vosem-let--s-momenta-vstup
08.02.2019 г. Минпросвещения внесёт законопроект об изменении процедуры усыновления несовершеннолетних в Правительство.
8 февраля в Общественной палате Российской Федерации прошли слушания по законопроекту «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросам защиты прав детей». В мероприятии приняла участие заместитель Министра просвещения Российской Федерации Т. Ю. Синюгина.
В ходе своего выступления Т. Ю. Синюгина сообщила, что ведомство готово внести законопроект об изменении процедуры усыновления несовершеннолетних в Правительство.
– В течение полугода мы неоднократно с вами встречались. И поводом для наших встреч были заинтересованный и неравнодушный разговор и работа над законопроектом, который сегодня уже готов к тому, чтобы мы внесли его в Правительство, – сказала Т. Ю. Синюгина.
В декабре 2018 года членами Межведомственной рабочей группы при Минпросвещения России подготовлен законопроект «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросам защиты прав детей». Законопроект был размещен на федеральном портале проектов нормативных актов для широкого общественного обсуждения.
В законопроекте содержатся новые подходы к передаче детей-сирот на воспитание в семьи, которые позволят развивать институт опеки, совершенствовать условия для подготовки лиц, желающих взять в свою семью ребенка-сироту.
Впервые законопроектом предлагается ввести в федеральное законодательство понятие «сопровождение». Планируется, что этим полномочием будут наделены уполномоченные региональные органы власти и организации, в том числе НКО.
Отдельное внимание в документе уделено именно процедуре усыновления, туда добавлено положение о порядке восстановления усыновителей в обязанностях родителей, если раньше их лишили такой возможности.
26 Июля 2024
С июня по август состоялось восемь онлайн-встреч приёмных родителей и кандидатов в приёмные родители с экспертами проекта «От обители– к родителям» в области защиты прав детей и сопровождения замещающих семей, православными священниками, православными психологами, работающими на основе православного вероучения
28 Июня 2024
27-28 июня Центром развития социальных проектов была организована Всероссийская онлайн конференции для специалистов системы профилактики «Ребенок дома» при поддержке Министерства просвещения Российской Федерации, аппарата Уполномоченного при Президенте Российской Федерации по правам ребенка