«Новая газета» поговорила с приемными родителями о том, что может заставить семью отказаться от отвоеванного у системы ребенка.
«Новая» уже рассказывала о возвратах сирот из приемных семей в детдома. Проект «Важные истории» подсчитал, что с 2014 по 2019 год возвратов стало больше почти вдвое. Семь лет назад обратно в учреждения попадали восемь детей на каждую сотню устроенных в семьи, а в 2019 году — уже 14 детей. В абсолютных цифрах это больше 5 тысяч человек в год. В большинстве случаев отказ от ребенка происходит по инициативе самих замещающих родителей.
Пандемия 2020 года может усугубить ситуацию. Из-за карантина многие школы приемных родителей, где кандидатов готовят к приему ребенка, перешли на очно-заочный режим работы. Специалисты служб сопровождения, существующих в областных центрах, приостановили выезды в сельские районы. К проблемам семей, воспитывающих сложных приемных детей, добавилась самоизоляция, дистанционное обучение и экономический кризис.
«Новая» поговорила с приемными родителями о том, что может заставить семью отказаться от отвоеванного у системы ребенка.
Мама Юля листает видео на телефоне. Гоше ровно два года. Он лежит на кровати и, не отрываясь, смотрит на поющую игрушку. Взять подарок в руки Гоша не может — у него артрогрипоз, врожденная болезнь суставов и мышц.
Юля продолжает. Вот Гоше ровно три. Он уже сидит. Пытается играть на маленьком зеленом ксилофоне. Отшвыривает непослушный инструмент. Но мама подает палочку и просит играть дальше. Гоша улыбается. Ему нравится, что в него верят. И он пробует снова и снова.
«Усыновители любят рассказывать, что, когда найдешь своего ребенка, сердце ёкнет. Думала: это ерунда. Заберу любого, подходящего по возрасту, — вспоминает Юлия. — Листала сиротские анкеты. Вдруг вижу — мальчик, полтора года, весит пять килограммов, не сидит. И я понимаю, что это мой сын». Юля с мужем задумались об усыновлении потому, что общих детей у них не может быть по медицинским причинам.
Кандидаты в усыновители должны пройти школу приемных родителей. «Школе нужно было закрыть годовой отчет по числу слушателей, нас взяли на ускоренный курс. Провели четыре занятия, выдали бумажку. Информацию я искала сама. Забивала в поисковике: «Приемные дети трудности».
Документы собрали быстро.
Супруги планировали усыновить здорового малыша. «Но пока мы готовились, у мужа произошел переворот в сознании: мы думали, что делаем добро для ребенка, а, оказалось, заботимся о своих интересах.
Муж сказал, что здоровых младенцев расхватают и без нас. Решили забирать того, на кого не стоит очередь».
Гоша находился в подмосковном доме ребенка. Юля — в Москве. В дни посещений она вставала в 4 утра, ехала к 7.00 на вокзал, в электричке работала с ноутбуком на коленях. Гошу приносили, укутанного в два комбинезона, в двух шапках и шерстяных носках. «В детдоме перестраховывались: они никогда не видели детей с таким диагнозом. Его держали в изоляторе. С ним не гуляли. Первые полтора года жизни он лежал один и смотрел в белый потолок».
Подмосковная опека не спешила отдавать Гошу.
Через три месяца ребенка все-таки разрешили забрать. «Накануне я всю ночь не спала. Мы наняли шикарный мерседес. С утра заехали в опеку за бумажками, потом в детдом. Гоша веселился всю дорогу до Москвы. Как только оказался дома, начал орать. И орал три месяца».
«Муж все время на работе, я дома одна. В туалет выйти нельзя — Гоша не мог находиться в комнате один. На улице не мог лежать в коляске. У него глаза не привыкли к солнечному свету. Он боялся других детей. В моей жизни остались только больницы и врачи. Когда Гоша окреп, начал биться о стену головой. Я боялась: люди увидят синяк и подумают, что я его бью. Сестра говорила: сама виновата, ты знала, на что шла. Я допустила грубую ошибку: не воспользовалась помощью специалистов. Я думала: ну зачем мне эти психологи, я сама все знаю. Так я довела себя до нервного срыва».
Юлия сказала мужу: «Мы не вытягиваем. Надо искать другую семью, где ребенку будет лучше. Отдадим и будем навещать». Муж настоял, чтобы она обратилась к психоаналитику.
«Когда я зашла в кабинет, сразу начала рыдать. Все салфетки извела. Он сказал: вы даже не представляете, сколько приемных родителей ко мне приходит. И я успокоилась. Это очень важно: знать, что ты не одна-единственная сумасшедшая, с которой такое происходит».
Фото: РИА Новости
Юлия говорит, что приемным родителям не хватает информации о том, где получить поддержку. В соцсетях много родительских сообществ, ведутся бесплатные вебинары о воспитании и психологические консультации онлайн. Но далеко не каждая мама в стрессе и депрессии со сложным ребенком на руках об этом знает. «Нужно собрать контакты всех фондов, служб психологической помощи, групп поддержки в одну памятку и раздавать в ШПР», — говорит Юля.
Теперь она модератор одной из усыновительских групп в фейсбуке. Через группу родители ищут психологов и врачей, знакомых с особенностями детей из системы. «В участковой поликлинике окулист только и смогла сказать, что ребенок не слепой. Аппаратуры и специалистов для проверки глазного дна там нет. Прием невролога длится 15 минут. Врач успевает заполнить карточку и назначить пантогам, на который у Гоши аллергия».
К счастью, в столице специалистов можно найти, пусть и за деньги. «У частного невролога «в теме» прием длится час. Она играет с ребенком, читает. Врач подметила в его поведении детали, которых мы не увидели за полтора года. Расписала лечение на полгода вперед, объяснила, как выстроить игру. Раньше Гоша играл примитивно: кидал игрушку и смеялся. Нужно, чтобы игрушка летела в цель, цель становилась все меньше, и в итоге мы придем к складыванию геометрического сортера.
Я нашла дома разноцветные пластиковые тазы, Гоше понравилось перекладывать в них предметы, и девиантное поведение пошло на спад».
Юля выбрала для сына бассейн и развивающую студию, присмотрела детсад и школу для детей с особенностями здоровья. Новые районы Москвы хорошо приспособлены для прогулок с коляской. «Но стоит выехать за пределы столицы, как ощущаешь разницу. Мы ездили на операцию в Петербург. В центре города я с коляской не смогла попасть ни в одно кафе и туалет».
Авторы закона Димы Яковлева твердят, что россияне сами разбирают по семьям сирот с инвалидностью. В отечественных условиях после усыновления такого ребенка все необходимое приходится у государства выбивать. Юле пришлось переделывать программу реабилитации, выданную МСЭ: в документе было сказано, что ребенок не нуждается ни в ортопедических приспособлениях, ни в санаторном лечении. Только после скандала поликлиника стала выдавать Гоше специальное высокобелковое питание (почти год семья тратила на это по 600 рублей в день).
«В Москве на приемных детей платят действительно хорошее пособие. Мне за это приходится оправдываться даже среди своих в усыновительской группе, потому что в регионах ничего подобного нет. Эти деньги действительно нужны. Курс массажа стоит 20 тысяч рублей. Логомассаж—30 тысяч. Визит к гастроэнтерологу обходится в 5 тысяч. Банка антирефлюксной смеси — 3 тысячи. Салфетки для чистки зубов (обычная зубная щетка в нашем случае не подходит) — 600 рублей за пачку. Я сейчас взяла подработку, чтобы накопить на реабилитацию: трехнедельный курс стоит не меньше 200 тысяч рублей».
«Я нервная мать, у которой ребенок пытается остаться на второй год. У меня трое приемных детей, пацаны, все гении. Есть две собаки, три кошки, муж». Семья Катерины (_имя героини изменено по ее просьбе. — _ Н. А. ) живет в одном из райцентров Саратовской области.
У Кати были четыре беременности, все закончились внутриутробной гибелью плода. В 2010 году супруги взяли под опеку девятимесячного мальчика. Биологическая мать оставила его в больнице, поняв, что не получит маткапитал, так как ранее отказалась от первого ребенка.
«Нам разрешили забрать сына под самый Новый год. Ехать в город в мебельный магазин было некогда. Муж за ночь сколотил из старых шкафов детскую кроватку».
Старший сын вписался в семью без проблем. Не сразу принял новичка только пес Борман. Катерина подобрала его зимой: кто-то выставил из дома коробку с щенками, Борман скулил среди замерзших насмерть братьев.
В 2013-м Катя с мужем взяли двух мальчиков. Одному было два года, второму — шесть месяцев. «Мама дала им красивые редкие имена. Она обеспеченная, ухоженная — в поселке все на виду. Сама выросла в детдоме. Старалась зацепить перспективного мужчину ребенком, а когда отношения заканчивались, сдавала. До наших мальчиков она бросила двух их старших братьев».
Младший сын — «няшечка-обнимашечка, любит компьютеры, с шести лет ходит в кружок программирования». Со средним трудно. Оказалось, до Кати его уже брали в семью, но через неделю вернули. «Он не любит братьев, дома драки. Когда ругаешь его, он в ответ смеется. Но если разозлится, то даже муж спрашивает: тебе не кажется, что он нас ночью прирежет?»
Катя с юмором рассказывает о самых тяжелых моментах. Но вдруг на минуту перестает улыбаться:
«Самое тяжелое — выгорание. Перестаешь понимать, зачем это. Были мысли: может, ему будет лучше в другой семье?
С другой стороны, раз взяла на себя ответственность, надо доводить дело до конца».
— Несколько лет ушло на то, чтобы он оттаял, дал себя погладить, обнять, — продолжает Катя. — А тут ЧП со школой. Ему девять, но в классе он ведет себя, как 13-летний подросток. Троллит учительницу, она не справляется, требует оставить его на второй год. Учительница с приемными детьми никогда не сталкивалась. Обучаться работе с ними она не обязана. В школе есть психолог. Она не интересовалась, какая у мальчика история. Говорит, ребенок не идет на контакт, прячется под партой.
В райцентре есть служба сопровождения замещающих семей при социальном приюте. Единой программы нет. В каждом муниципалитете это понятие толкуют по-своему. На официальном сайте приюта о работе службы говорится так: «Оказание услуг, включающие в себя психологическую помощь, беседы, общение, выслушивания, подбадривания» (_орфография оригинала. — _ Н. А. ).
«Нам важно остаться в этом классе — здесь сын впервые в жизни нашел друга. Говорю сыну: учительница на тебя обижена, даже если будешь отвечать на пять, получишь тройку. Ты просто терпи».
«Я люблю быть нужной, все время занятой. Когда дети уезжают в лагерь или санаторий, говорю мужу: представь, если бы всегда в доме была такая пустота! Ты бы в одном углу скучал, я — в другом», — говорит жительница небольшого города в Саратовской области Наталия (_имя героини изменено по ее просьбе. — _ Н. А. ). У Наталии три кровных сына, две внучки и десять приемных детей.
Первых девочек родители взяли под опеку в 2004 году. «Младшей было семь месяцев, старшей — пять лет. Она такая шустренькая была, ластилась: мамочка-мамочка, я тебе буду помогать. Училась хорошо. В школе говорили, что она легко поступит в институт. Но поступать она никуда не стала. Познакомилась с парнем и заявила: откажись от меня, я уйду в общежитие».
Наталия уговорила девушку подождать до 18-летия, когда опека снимается. В день рождения она ушла с чемоданами, даже не позавтракав.
Жить в общаге оказалось неудобно, парень начал девушку бить. «Она начала писать на меня жалобы, якобы я плохо обращаюсь с детьми и вынудила ее уйти. Три месяца шли проверки. Потом она подговорила младшую сестру, которая только закончила девятый класс, сбежать из дома. С тех пор я не питаю надежд, что после выпуска из приемной семьи все дети останутся нашими детьми».
Фото: РИА Новости
Наталия рассказывает, что с похожей проблемой сталкиваются многие приемные семьи. Часть детей, пострадавших от расстройства привязанности, даже после 10–15 лет в семье не приобретают способности строить человеческие отношения. «Это не бессердечные опекуны сдают сироток обратно в детдом. Они сами ведут себя так, что родители соглашаются написать отказ, лишь бы не доводить до побега и полиции. Почему они хотят уйти? Им кажется, что в госучреждении ничего не надо делать, а спонсоры постоянно дарят телефоны.
Нашим младшим — шесть и семь лет. Они очень сложные. Ни минуты не могут вести себя спокойно. Если сидят — мотают головой, если стоят — качаются. В социальном центре обрадовались, когда для них нашлась семья, все время спрашивают, как мы справляемся», — рассказывает Наталия.
По наблюдениям опекунов, малыши, приходящие из системы сейчас, сложнее, чем их ровесники 10 лет назад. Сегодняшние маргинальные родители — это дети тех, кто сам рос в кризисных семьях 1990-х. То есть неблагополучие передается из поколения в поколение. Сиротскую статистику портить нельзя: родителей до последнего не лишают прав, ребенка то изымают, то возвращают в кровную семью. Если обстановка дома не налаживается, дети попадают в детдом, а затем в новую семью еще более травмированными.
«Об уважении к труду приемных родителей красиво говорят по телевизору. А на деле недавно звонит из санатория наш средний, ему тринадцать, я его с двухнедельного возраста воспитываю. Кричит: «Мама, воспитатель говорит, что нас взяли из-за денег». Я сразу туда. Захожу в кабинет, спрашиваю: кто так сказал? Начальница в белом халате говорит: «Я сказала. Потому что таких сумасшедших детей никто просто так воспитывать не будет».
На усыновительских форумах то и дело встречаются сообщения от родителей на грани возврата. Малыши, взятые в семьи 10 лет назад, стали подростками, и проявились проблемы.
«Не знаю, как жить дальше. **** Ребенок усыновлен в полтора года, сейчас ему почти десять. Диагнозы — легкая умственная отсталость, гиперактивность, психопатоподобный синдром. Может ответить матом нам и учителям, не может освоить счет до десяти, не помнит букв. Истерики, воровство. Два-три раза в год лечится в стационаре, регулярно пьет сильные лекарства».
«Пятнадцатилетний подросток, усыновлен в раннем возрасте, тайна. Сил нет больше. Проблемы начались с детского сада, но я ж умная, я сильная, я вытяну. Не вытягиваю уже. Психопатоподобный синдром. Кражи из магазинов, алкоголь, наркотики».
«Ребенка забирали младенцем. Зацелованный. Лучшие конструкторы, пазлы, музеи, аквариумы, поездки на море, футбол, теннис, ролики, коньки, велосипед. Поиск точек успешности, всегда готовы выслушать, провести вместе время. Проблемы стали видны уже в 1–2 года. В 12 лет может легко плюнуть, пнуть, кинуть тяжелым самокатом, орет до посинения… С ужасом думаю, как дорастить до 18 лет».
«Нужна помощь приемной маме по отмене усыновления ребенка с серьезным психиатрическим диагнозом. Усыновлен мальчик в 1,5 года. Последние шесть лет регулярно лежит в ПНД. Боролись до последнего, но теперь у ребенка пошли в ход ножи. Интересуется младшей усыновленной дочкой».
«Девушка 17 лет, под опекой с трех. С десяти лет девица пошла вразнос. Таблетки не помогают, не смогли подобрать терапию за шесть госпитализаций. Я дошла до очень тяжелой болезни, еле выкарабкалась.
Конечно, это не дочь, это уже отношение на уровне дорастить и забыть. С такой грустью смотрю на детские фотографии, тогда я ее любила.
В память об этом и не вернула».
«Девочка в четвертом классе. Может месяц не менять трусы. Раздевается перед братьями и дедушкой. Режет и закапывает в песочнице вещи малыша. Толкает детей с лестницы в школе. С психологами занимались. Потом говорит, что они дуры и перед ними легко играть роль милашки. Мы несколько лет готовились к усыновлению. Я лично выбрала ребенка со второй группой здоровья от молодой мамы и солдата-срочника. Не могу уже на данный момент говорить, что люблю ее. Мне нужны бумаги для отмены усыновления. Я боюсь за других детей».
«Если с явными диагнозами помогают психиатры, то родители социопатов остаются с болезнью ребенка один на один, — пишут участницы. — Это заболевание малоизвестно и плохо диагностируется. Жить с социопатом в семье невыносимо».
Конечно, здесь нужно помнить об эффекте плохих новостей. Страшные истории привлекают внимание, а десятки тысяч родителей, у которых после приема ребенка не возникло особенных проблем, ничего особенного не пишут. Но даже с учетом этого можно говорить: опыт массового усыновления последнего десятилетия показал, что недостаточно просто закрыть детские дома (в Саратове, например, не осталось ни одного) и передать детей в семьи в расчете на энтузиазм родителей, не создавая инфраструктуры для адаптации вне учреждений. Это именно тот случай, когда один в поле не воин.
«Общество ждет, что мы должны самообразовываться, сами искать врачей, дефектологов, психологов для своих сложных детей, работать в круглосуточном режиме 365 дней в году и тащить все сложности на себе до последнего, — пишет в соцсетях мама приемного ребенка. — А если ресурс закончился, любой считает себя вправе добить тебя словами: ты обязана, мало старалась, ты недолюбила!».
https://novayagazeta.ru/articles/2021/03/01/89433-boyus-chto-on-nochyu-menya-prirezhet?utm_source=fb&utm_medium=novaya&utm_campaign=obschestvo-zhdet--chto-my-dolzhny-samoobrazo
08.02.2019 г. Минпросвещения внесёт законопроект об изменении процедуры усыновления несовершеннолетних в Правительство.
8 февраля в Общественной палате Российской Федерации прошли слушания по законопроекту «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросам защиты прав детей». В мероприятии приняла участие заместитель Министра просвещения Российской Федерации Т. Ю. Синюгина.
В ходе своего выступления Т. Ю. Синюгина сообщила, что ведомство готово внести законопроект об изменении процедуры усыновления несовершеннолетних в Правительство.
– В течение полугода мы неоднократно с вами встречались. И поводом для наших встреч были заинтересованный и неравнодушный разговор и работа над законопроектом, который сегодня уже готов к тому, чтобы мы внесли его в Правительство, – сказала Т. Ю. Синюгина.
В декабре 2018 года членами Межведомственной рабочей группы при Минпросвещения России подготовлен законопроект «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросам защиты прав детей». Законопроект был размещен на федеральном портале проектов нормативных актов для широкого общественного обсуждения.
В законопроекте содержатся новые подходы к передаче детей-сирот на воспитание в семьи, которые позволят развивать институт опеки, совершенствовать условия для подготовки лиц, желающих взять в свою семью ребенка-сироту.
Впервые законопроектом предлагается ввести в федеральное законодательство понятие «сопровождение». Планируется, что этим полномочием будут наделены уполномоченные региональные органы власти и организации, в том числе НКО.
Отдельное внимание в документе уделено именно процедуре усыновления, туда добавлено положение о порядке восстановления усыновителей в обязанностях родителей, если раньше их лишили такой возможности.
22 Апреля 2024
Проект "От обители к родителям". Программа поддержки православных замещающих семей, а также специалистов детских церковных организаций интернатного типа» Центра развития социальных проектов вошел в список победителей Международного грантового конкурса «Православная инициатива – 2024» Фонда поддержки гуманитарных и просветительских инициатив «Соработничество».
01 Апреля 2024
Если ваш ребенок пережил психологическую травму и последствия его прошлого опыта до сих пор сказываются на жизни семьи, теперь есть место, где вы можете бесплатно получить профессиональную консультативную и реабилитационную помощь.